Командор - Страница 99

Я говорю «через два», имея в виду кораблекрушение и первое нападение пиратов. После этого наши потери были ничтожны, и почти все, добравшиеся до горы на том острове, сейчас составляют экипаж бригантины. Такое впечатление, что сама судьба взяла нас под свое особое покровительство. Но надолго ли хватит у нее терпения вызволять нас? Рано или поздно ее благосклонности придет конец, а с нею закончится и наша краткая одиссея.

Я давно на собственном опыте убедился в аморальности войны. Но все же, при всей ее мерзости, для одной из сторон она иногда бывает справедливой и тогда порождает невиданный в мирное время общественный подъем. Но нет и быть не может никаких оправданий морскому разбою. Воины могут выполнять свою работу, исполняя свой долг и храня верность присяге, пираты же действуют исключительно ради наживы, идя на поводу самых низких чувств. Что бы ни писали досужие романисты, жажда денег превратила флибустьеров в сборище людских отбросов. Бессмысленные убийства, страшная жестокость, полнейшее равнодушие к другим людям – вот обычное поведение любого из них. Я горжусь тем, что в истории моей Родины не было ни одного морского разбойника, что русские моряки были готовы помочь любому, но никогда никого не стремились уничтожить. Если, конечно, не брать в расчет войны. Но о них смотри выше.

Схватка пауков в банке сослужила нам хорошую службу. И испанцы, и англичане на время позабыли о нашей бригантине. Скоро у нас за кормой загремели орудия, и корабли стали поочередно окутываться густыми облаками порохового дыма. Мы не мешали им. Наша посудина торопливо удирала прочь, а мы благодарили судьбу за неожиданное спасение.

Люди работали четко и самоотверженно. Лучше любого окрика подстегивала опасность оказаться меж двух огней. Каждый понимал, что речь идет о спасении наших жизней, и старался вовсю.

Понемногу враждующие корабли исчезли за горизонтом. Лишь изредка до нас доносились отзвуки канонады, оповещавшей, что дело еще не окончено. Валера воспользовался ситуацией и положил бригантину на другой курс. Теперь мы шли точно на юг, где, по нашим расчетам, находилась Венесуэла. И не потому, что мы очень стремились побывать там, а тем более – осесть. Просто таким маневром мы старались сбить возможных преследователей со следа, а при случае еще и прикупить продовольствие.

Единственное преимущество моря – отсутствие дорог и тропинок, однако варианты возможных курсов диктует ветер. Главное здесь – обеспечить максимальный выигрыш во времени. Тогда границы вероятного разойдутся настолько, что самому настырному преследователю не удастся осмотреть весь район.

Лишь бы не столкнуться еще с кем-нибудь! Черт знает, сколько алчных мерзавцев бороздит здешнее море в поисках поживы? Поди им объясни, что добычи не будет! Мы ведь не везем с собой сокровища и дорогие товары. Все наше достояние – чужая бригантина да спасательная шлюпка с «Некрасова», которую мы тащим на буксире как последнюю связь со своим временем.

Долго ли будет продолжаться наше бегство? Кто знает? Во всяком случае, не я. Убивает не злоба, которой пропитаны люди в этом райском уголке, не никчемность многих своих спутников. Убивает неприкаянность. Зачем все это? Где та Итака, где должно закончиться наше затянувшееся путешествие?

Юрка как-то предложил, не мудрствуя лукаво, доплыть до Северной Америки и поселиться где-нибудь там. По его словам, тогда хоть можно быть уверенным в счастливой судьбе своих потомков. Пройдет три века – и государство, где им суждено будет родиться, станет самым сильным и богатым на Земле. Единственное «но», по словам все того же Флейшмана, – ничьей земли не бывает и нам придется как следует продумать политику отношений с индейцами. Отвоевать себе кусок земли? Но долго ли тогда останутся нетронутыми наши скальпы? Принять сторону аборигенов? Однако их подчистую уничтожат те, кому суждено в будущем стать богатыми и сильными.

Это мнение Флейшмана. Что касается меня, то я не хочу, чтобы внуки моих внуков (если им суждено появиться на свет) принадлежали к этой нации. Я очень старомодный человек. У меня своя система ценностей, абсолютно не совпадающая с той, которая станет господствовать сперва на этом континенте, а затем и во всем мире. Моя душа не приемлет людской отчужденности, непременных фальшивых улыбок, ограниченности, чванливости, своеобразной тупости, культа золотого тельца – всего, что характерно для заокеанских победителей. Я ни на йоту не хочу менять своих взглядов и не желаю, чтобы у моих потомков взгляды были другими.

По моему мнению, перед нами только один путь. Всеми правдами и неправдами мы должны пробиться в Россию. Своя земля – она и есть своя. На ней и самая тяжелая жизнь слаще, чем на чужбине. Знакомая культура, родной язык, люди…

Боюсь, что многим все это как раз и незнакомо. Даже сочетание «новый русский» как бы подсказывает, что такой человек хоть и русский, но уже не такой, как все…

Конец семнадцатого века… Насколько я помню, это время постепенного становления Петра. Скоро начнутся азовские походы, не так долго осталось до Северной войны, основания Санкт-Петербурга, создания флота, колоссального переустройства всего государственного организма. Время зарождения грядущего величия России. Впереди ее ждут два века расцвета, пока волею судеб она не будет безжалостно сброшена в пропасть.

Но есть ли большее счастье, чем трудиться на благо Отечества и знать, что труды твои не станут напрасны? Два века…

…Но Петербург строился на костях. Люди мерли как мухи, а на их место гнали новых и новых. За грандиозностью задач никому не было дела до чьей-то судьбы.