Командор - Страница 127

127

Да. Похоже, игра не стоит свеч. В любом случае мне ничего не светит. Как ни крути… Разве что попробовать переиграть Грифа и шлепнуть его втихаря? И совесть мучить не будет… Нет, не получится. У него в таких делах куда больше опыта и сноровки. Расправится, как с котенком…

Эти размышления стали итоговыми и, протянув для виду пару дней, я отказался от затеи с побегом.

– Это твое последнее слово? – осведомился Гриф, не сводя с меня цепкого оценивающего взгляда. – Другого случая может и не представиться.

– Последнее, – как можно тверже ответил я. – Не верю я в это. Не одни мы такие умные. И до нас многие наверняка пытались бежать. Вряд ли у них вышло. Будь у нас наготове лодка, другое дело. А так… Поймают – еще хуже будет.

– Смотри, как бы потом не пришлось пожалеть, – не предвещающим ничего хорошего тоном ответил Гриф.

– Все может быть, – заметил я. – И все-таки шансы на успех слишком малы. Если они вообще есть. Ну, ограбим мы хозяина, а если он раньше времени заметит кражу? К тому же на ночь нас запирают, а куда убежишь днем?

– Дурак! Стал бы я предлагать безнадегу! – процедил Рдецкий. – Мне с моим опытом виднее.

– Все равно. Не верю – и точка. Очень уж много разных «если». Добром это не кончится. Не здесь, так в море. Знаешь, сколько плыть до Гаити? Вот и я не знаю.

– Как хочешь. – Гриф с подчеркнутым безразличием пожал плечами. – Но только заикнись кому о нашем разговоре…

– Само собой. Ничего не слышал, ничего не видел, ни о чем не ведал. У бедного еврея своих забот хватает.

– Правильно, – подтвердил Гриф и неторопливо удалился. Потом, уже вечером, я заметил, как он о чем-то шушукался с долговязым Вовчиком. Меня очень удивил выбор его нового напарника. Владимирцев хоть какими-то единоборствами занимался, но Вовчик! Он даже на роль живых консервов не годится!

Но, как говаривал Лаврентий Павлович, попытка – не пытка. Пусть бегут, если получится. А я лучше попробую дождаться командора. При его талантах вырваться на волю – пара пустяков. Не бросит же он нас на произвол судьбы!

И снова потянулись дни, нудные и, несмотря на палящее солнце, беспросветные. Тело постоянно ныло от боли, одолевала нарастающая слабость, донимала жара, и лишь бич надсмотрщика не давал мне упасть где-нибудь в тени и лежать там без всяких мыслей. Нашим черномазым собратьям было намного легче, они хоть к солнцу привычные, а мы…

Я поймал себя на том, что меня все чаще охватывает какое-то отупение. Ни мыслей, ни чувств. Даже желания куда-то пропали. Кабанов, Валера, Ленка почти ушли из моей жизни и памяти, я больше не тосковал и не думал о них. Я вообще временами переставал думать, а более или менее энергично шевелиться начинал, лишь когда мимо проходил надсмотрщик с бичом. Боли я боялся по-прежнему.

И в тот день, в очередной раз заметив приближение властителя наших израненных спин, я изо всех сил начал делать вид, будто старательно работаю. Беда заключалась в том, что сил почти не было. Я на секунду оглянулся посмотреть, долго ли еще горбатиться? Тут-то все и произошло.

Надсмотрщик как раз миновал Вовчика, и тут последний прыгнул, обхватил мучителя левой согнутой рукой за шею, а правой с зажатым в ней предметом принялся неумело колотить его по груди и животу. Надсмотрщик вскрикнул, попытался вырваться, но после нового удара в живот согнулся. Тогда Вовчик перехватил нож обеими руками и со всей силы вонзил его сверху и сзади в шею.

Работа мгновенно прекратилась. Все стояли и смотрели, что будет дальше. Один Рдецкий медленно и молча направился к Вовчику. Тот выхватил из-за пояса у убитого длинноствольный пистолет, и тут мы увидели бегущего сюда второго надсмотрщика. Очевидно, он услышал крик своего товарища и теперь мчался на помощь.

Надо отдать Вовчику должное. Он не растерялся, не пустился бежать, а вскинул пистолет навстречу бегущему. Надсмотрщик не смог бы резко увернуться на бегу, и, выстрели Вовчик, судьба его была бы решена, но тут неожиданно вмешался Гриф.

Стоя метрах в четырех позади Вовчика, он вдруг взмахнул рукой и метнул нож в спину своего долговязого компаньона. Бросок оказался удачен. Нож вошел почти по самую рукоять, Вовчик дернулся, но упал не сразу. Застыл надсмотрщик, застыл и Гриф, и эта немая сцена растянулась на несколько долгих мгновений – как фотография, нет, скорее, как застывший на одном кадре фильм, и это почему-то было мучительно и страшно.

А потом все сдвинулось. Вовчик обернулся, увидел своего убийцу, и невероятное удивление, смешанное с яростью, исказило его и без того некрасивое лицо. Он повернулся и с видимым усилием попытался поднять успевшую опуститься руку с пистолетом, но жизнь уже оставляла его, и он мешком повалился на землю, чуть приподнялся и беззвучно выдохнул:

– Сволочь!

И тут же наступила агония. Вовчик несколько раз дернулся, засучил ногами и затих окончательно.

Надсмотрщики (их прибежало еще двое) осмотрели убитых, подобрали оружие, о чем-то коротко переговорили с Рдецким и несколькими ударами бичей вернули нас к работе. Потом приказали неграм унести трупы и удалились, прихватив с собой Рдецкого.

А вечером мы узнали, что Рдецкий назначен новым надсмотрщиком взамен убитого.

И уже на следующее утро Гриф ретиво взялся за дело. По малейшему поводу и без повода он хлестал всех направо-налево, не делая для своих бывших современников никакого исключения. Напротив, нам доставалось больше всех. Гриф как бы подчеркивал, что между нами отныне пролегла пропасть. Впрочем, после вчерашнего точно так же думали и мы.

Ночью, лежа на животах в душном запертом бараке, мы шепотом обсуждали случившееся. Я не выдержал, рассказал о разговорах с Грифом, и все сошлись в одном: он и не думал бежать. Рдецкий оценил вероятность побега и дальнейшие трудности и вместо этого решил выслужиться перед хозяином. То, что для достижения цели придется лишить кого-то жизни, не имело для него значения. Суда Гриф не боялся – по здешним законам он поступил правильно. Никто ведь не слышал, о чем он шептался с Вовчиком, и доказать что-либо было невозможно.

127